Выйдя из купальни, Оникс застыла у двери. Пока она пыталась прийти в себя, ее комнаты вновь заполнились прислужницами.

– Я хотела бы побыть одна, – сказала Оникс, с отвращением разглядывая свои покои.

Никто из женщин даже не повернул голову в ее сторону, продолжая деловито заниматься своими делами: перестилать постель, отдергивать шторы, рассматривать содержимое шкафов и стряхивать пыль с сундуков. И все это – переглядываясь и переговариваясь, словно самой раяны и не было в этой комнате.

– Прошу вас уйти, – Оникс чуть повысила голос, чувствуя себя глупо. На ней была лишь купальная рубашка, с волос капала вода, и чувствовать себя уверенно в таком виде не получалось.

Может, поэтому на нее вновь не обратили внимания. Одна из женщин даже позволила себе усмехнуться.

Оникс прикрыла глаза. Открыла. Набрала воздух. И заорала так, что все прислужницы взвизгнули и подпрыгнули, роняя свои метелки.

– Я сказала – пошли все вон!!!

Старшая, кажется, ее звали Магрет, скривилась, поджав тонкие губы.

– И не надо на нас кричать, мы всего лишь делаем свою работу, – возмутилась она.

– Я хочу, чтобы вы ушли. – Оникс с трудом сдерживалась, чтобы снова не заорать. – Хочу остаться одна!

– Не велено, – вновь поджала губы Магрет.

– Кем не велено?

Прислужницы переглянулись, и Оникс сжала кулаки, ощущая, как поднимается внутри ярость. Небесные! Неужели ее не могут просто оставить в покое? Хоть ненадолго? Да за что с ней так?

– Уходите. – Голос прозвучал сипло. – Прошу вас. Мне надо побыть одной! Мне надо, понимаете?!

– Не велено.

Она открыла рот, понимая, что сейчас снова заорет, что не сдержится, что начнет топать ногами, как торговка рыбой, что просто сейчас убьет кого-нибудь, если ее не оставят одну!

И замерла, потому что дверь скрипнула, а прислужницы, как одна, склонились в поклоне.

– Вам-то что здесь надо? – почти простонала Оникс.

– Милая непосредственность простолюдинки, – усмехнулся советник Итор, ступая в покои. Скривился брезгливо на прислужниц. – Пошли вон.

И уже через мгновение в комнате никого не осталось.

Мужчина прошел на середину покоев и остановился, разглядывая замершую у дверей купальни девушку. Чуть прищурившись, словно рассматривал потертое и неприглядное кресло, которое ушлый лавочник пытается выдать за редкость.

– Мне кажется, вам не место здесь. – Оникс вскинула голову. – И если вы не заметили, я не одета. Что вам нужно?

– Вернее было бы сказать, что вам от меня нужно, – задумчиво протянул советник.

– Мне? Ничего. – Оникс все-таки не сдержалась и обхватила себя руками, желая и согреться, и закрыться от изучающего взгляда. Анрей Итор коротко усмехнулся.

– Даже не знаю, чего в этом ответе больше – наивности или глупости, – обронил он. – Всем что-то нужно, раяна. Тем более от тех, кто обладает силой и властью.

– Вы ошибаетесь. Все, что нужно мне, это покой. И свобода.

– От кого? – мягко произнес Итор.

– Ото всех! Всех вас! Как же я вас всех… – она осеклась и замолчала, отвернувшись. Стащила с кровати покрывало, завернулась в него, прячась от мужского взгляда.

Советник подошел ближе, и Оникс с трудом заставляла себя оставаться на месте, а не рвануть в купальню.

– Ото всех? Не думаю. – Советник остановился совсем рядом, так что она почти чувствовала тепло его тела. Наклонил голову, заглядывая в синие глаза девушки. Его дыхание коснулось ее виска, и раяна дернулась, желая отодвинуться. Но советник к ней не прикоснулся. – Ты бежишь лишь от одного человека. Только от одного… Почему твой цветок сегодня раскрылся? Скажи мне, Оникс.

– Я не знаю.

– Разве? – он склонился еще ниже, так близко, словно хотел поцеловать. – Разве не знаешь? Может… ты вспомнила? Или увидела? Его. – Дыхание щекотало кожу. – Того, кого ты не можешь забыть, как ни стараешься.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Твое сердце учащает свой ритм, когда я говорю о нем… Ты боишься, раяна? Или ждешь? Что произошло сегодня на площади?

– Я уже все сказала!

– Ты не сказала ни слова правды.

– Мне нечего добавить!

– Почему цветок открылся, Оникс? Скажи мне! Из-за того, что ты увидела в толпе Рана Лавьера? Так?

Девушка гневно посмотрела в светло-серые глаза мужчины, прищурилась.

– У вас отличное воображение, советник. С чего вы это взяли?

– Ты упряма, – в голосе Итора скользнула насмешка. – Цветок открылся из-за него? Или будешь и дальше врать?

– Вы ошибаетесь! – Оставаться на месте становилось все труднее, но неожиданно советник отошел, словно потерял к девушке интерес.

Оникс вздохнула с облегчением.

– И все же тебе стоит подумать о моих словах, – обронил он, неспешно направляясь к двери.

– Каких? – не поняла раяна.

Он на ходу поправил пышные манжеты и вышел, не ответив. Оникс медленно сползла по стене и обхватила голову руками. Она не понимала, что происходит вокруг нее, лишь осознавала, что попала в водоворот дворцовых интриг, в которых она лишь маленькая соринка. И как выбраться из этой губительной воронки, она не представляла.

Зачем являлся советник? Чего хотел от нее? Непонятно.

Одно радует, после его визита прислужницы в покои Оникс не вернулись, оставив наконец девушку в желанном одиночестве.

– Назови мое имя, раяна.

Она сопротивляется. Все еще сопротивляется, хотя его губы заставляют тело девушки дрожать, выгибаться и истекать любовным соком. Он любит ее вкус, любит чувствовать на языке терпкость ее желания, любит доводить до той точки, когда ее сопротивление становится беспомощностью, а после – страстью. На этот раз он использует пальцы, потому что хочет смотреть ей в глаза. Видеть, как туман наслаждения застилает их синеву, как приоткрываются упрямо сжатые губы, как запрокидывается голова. Конечно, она снова скажет, что ненавидит его.

И тогда он уберет ладонь от ее лона, прижмет палец к ее губам.

– Не хочешь? Правда? Оближи, Оникс. Возьми в рот и оближи.

Она тяжело дышит, смотрит со злостью. Но губы открывает и проводит языком. Потом в синей бездне ее глаз появляется что-то новое… и девушка медленно втягивает его палец в рот, выталкивает языком, снова втягивает…

– Думаешь, только ты умеешь дразнить, аид?

Игра? Оникс хочет поиграть? С ним?

Что лишает его остатков разума – понимание этого или ощущения? Влажность шелкового языка, губы, посасывающие его палец…

Он откатывается рывком, встает у кровати, не отрывая тяжелого взгляда от раяны. Манит ее пальцем, указывая вниз. И она улыбается. Медленно, насмешливо, встает на колени, а потом скользит по меху покрывала, словно кошка, выгнув спину и отставив круглые ягодицы. Приближается к краю, смотрит снизу вверх. От ее позы, от подчинения у него перехватает дыхание. Оникс подползает еще ближе, теперь ее пухлые губы так близко… И так хочется почувствовать их…

Но он не двигается с места. Лишь смотрит на нее, такую…

– Оникс…

…Проснулся от собственного стона. Тело в испарине, губы сухие, и желание так сводит с ума, что дышать больно. Эти сны доводили до безумия. И самое страшное, что он не хотел просыпаться. Иногда ему в голову даже закрадывалось желание надышаться запрещенным дурманом, что привозят контрабандисты из Черных земель. Его дым погружает в сон, сладкий сон, который так реален. Этот сон все длится и длится, он может продолжаться сутками, пока тлеет палочка дурмана.

Пристрастившиеся к нему умирают от истощения, потому что не едят и не пьют, они грезят и подыхают с блаженной улыбкой на иссохшихся лицах.

А другие сходят с ума, отказываясь возвращаться в бренный мир и желая вновь оказаться в стране своих снов.

И Лавьеру казалось, что он в шаге от этих безумцев. Оникс снилась ему, и ему хотелось остаться в реальности сновидения. Там он был почти счастлив.

Ран выругался сквозь зубы, перекатился, встал с кровати, направляясь к купальне.